**
В посёлке нашем, что пыльной кляксой размазан по карте, где летом пыль, а зимой грязь, жизнь текла лениво, пока не пронеслась весть, будто летняя гроза: «К Лизке приехал специалист из Москвы!». Лизка — девка видная, смазливая, с хитринкой в глазах. В «интернетах» она, видать, такое выложила, что столичный парень, не абы кто, а специалист, клюнул. Не местный Ванька с пивным пузом, а городской, подтянутый, с кудрявой башкой и манерами, от которых у девок в посёлке губки намокали, а у мужиков брови хмурились.
Прикатил он на мопедике, шлем снял, огляделся — симпатичный, но, думали, обычный хлыщ. Однако после первой ночи посёлок загудел, как улей. Лизка, говорят, заявилась к нему в полупрозрачном неглиже, с предложением, от которого у местных парней штаны бы трещали. А он, представьте, нос воротит: «Только после свадьбы!». У нас, где девок ещё в школе «портят», такое — диво дивное. Но Лизка, не будь дурой, своего добилась, и не абы как.
Получив отворот поворот, Лиза повторно прокралась к специалисту в сарайчик, где он остановился. На ней была лишь тонкая сорочка, что едва прикрывала бёдра, а соски, твёрдые от прохлады и предвкушения, проступали сквозь ткань. Она постучала, и дверь открылась. Специалист, в одних штанах, с голым торсом, смотрел на неё, и в его глазах загорелся огонёк. Лизка, не теряя времени, прильнула к нему, её ладони скользнули по его груди, чувствуя тепло кожи и твёрдость мышц.
— Ну что, столичный, покажешь, чему в Москве учат? — прошептала она, её голос дрожал от смеси наглости и желания.
Он улыбнулся, но вместо того чтобы наброситься, нормальный, повёл её к старенькому матрасу, уложил и начал медленно, почти мучительно, исследовать её тело. Его пальцы скользили по её шее, спускаясь к ключицам, затем к груди, обводя соски через ткань. Лизка, которая так раньше исследовала только сама себя, вздрогнула, её дыхание участилось, а внизу живота загорелся жар, какого она раньше не знала. Он снял с неё сорочку, и его губы нашли её грудь, лаская каждый сантиметр, пока Лизка не застонала, выгибаясь навстречу. Её тело, неискушённое такими ласками, отзывалось дрожью, а бёдра невольно сжимались, пытаясь унять нарастающий зуд.
Он спустился ниже, целуя её живот, бёдра, пока не добрался до самого сокровенного, пушистого женского персика. Лизка ахнула, когда его язык коснулся её, мягко, но уверенно исследуя. Она никогда не чувствовала ничего подобного — волны удовольствия накатывали, как прилив, заставляя её пальцы вцепляться в матрас. Её бёдра дрожали, а стоны становились громче, пока, наконец, она не закричала, тело содрогнулось в первом в её жизни оргазме. Волна за волной, она будто взлетела, а потом рухнула, тяжело дыша, с пылающими щеками и мокрыми от пота волосами.
— Это… это что было? — выдохнула она, когда смогла говорить, а живот перестал пульсировать.
— Это только начало, — усмехнулся он, и Лизка, всё ещё дрожа, поняла, что попала не только в умелые руки.
Утром, пережив еще три оргазма, оставив стакан влаги на матрасе и лице приезжего, она носилась по подружкам, взахлёб рассказывая, как её тело пело от его прикосновений, как она впервые почувствовала, что такое настоящее удовольствие. Подружки слушали, раскрыв рты, а взрослые бабы, подслушивая, только уши навострили.
Слухи разлетелись, и вскоре тётя Рая, Лизкина мать, дородная женщина с пышными формами, решила сама проверить, что за чудо этот специалист. На закате она подкараулила его у речки, где он мыл свой мопед. Рая, в сарафане, что обтягивал её округлости, но мешал к ним дотянуться, подошла к парню с решительным видом.
— Слышала, ты мастак по женской части, — начала она без обиняков. — Покажи, на что способен, а то мой Коля только храпеть горазд.
Специалист, сначала опешив, всё же согласился. Да и видели бы вы тётю Раю, попробуй с ней не согласись! На травяном берегу, под ивами, он уложил дородную и уважаемую женщину, как школьницу, прямо на песок, начав с лёгких поцелуев в шею. Она хихикнула, но вскоре её смешки сменились стонами. Его руки скользили по её полным бёдрам, сжимая их, пока Рая не начала ёрзать от нетерпения. Он расстегнул её сарафан, обнажая тяжёлую грудь, и принялся ласкать её языком, пока соски не затвердели, а Рая не задышала тяжело, как после бега. Её тело, давно забытое мужем, оживало под его пальцами. Когда он добрался до её лона, Рая, не привыкшая к таким ласкам, сначала замерла, а потом застонала так, что сладострастный звук ушел по реке в соседние селения, а собаки в посёлке залаяли. Язык и пальцы приезжего работали в унисон, и вскоре Рая протяжно и обреченно закричала, её бёдра содрогались, а пальцы вцепились в траву. Будто пальцы любовника вошли в нее и перемешали все внутренности, наполнив их медом блаженства. Оргазм накрыл её, как буря, оставив её лежать с блаженной улыбкой и спутанными волосами.
— Ох, паря, — выдохнула она, — такого я с юности не ощущала, и то, когда на подушке ездила, как мокрощелка!
Дядя Коля, узнав о случившимся от Раисы же, только растрогался: «Спасибо, выручил! Жену такую довольную сто лет не видел!».
Милана, Лизкина подружка, вертихвостка с длинными ногами и репутацией «девственницы», не выдержала слухов. Пришла к специалисту, хлопая ресницами: «Научи, мол, любви, а то местные только пыхтят и толкаются». Лизка, добрая душа, уговорила своего «орла» не жмотиться. И вот, в сарайчике, Милана, дрожа от предвкушения, оказалась в его руках. Лизка стояла рядом, с блокнотиком, записывая каждое движение.
Специалист начал медленно, целуя Милану в губы, пока она не растаяла, прижимаясь к нему. Его руки скользили по её худенькому телу, лаская грудь, бёдра, пока Милана не начала постанывать, её кожа покрылась мурашками, а между ног стало влажно. Он уложил её, раздвинув её бёдра, и начал с лёгких прикосновений пальцами, от которых Милана выгибалась, её дыхание сбивалось. Когда его губы коснулись её, она вскрикнула, не в силах сдержать нарастающий жар. Его язык двигался умело, то мягко, то настойчиво, и Милана, никогда не знавшая такого, почувствовала, как её тело напрягается, как волна удовольствия поднимается из глубины. С ней специалисту пришлось потрудится, да еще и Лизка постоянно отвлекала подругу расспросами.
Но наконец, она закричала. Оргазм накрыл её, её ноги дрожали, а пальцы сжались в кулаки. Второй раз он довёл её до пика, используя пальцы, и Милана, вся мокрая от пота, рухнула на матрас, не веря, что её тело способно на такое.
— Это… это и есть любовь? — пробормотала она, а Лизка, хихикая, записывала: «Язык — три минуты, пальцы — два, внутрь, до целки, дальше не засовывать, одни можно в зад.».
Милана три дня ходила нараскоряку и как в тумане, а потом заявила: «Местные мне не нужны! Хочу такого, чтобы любил всеми частями тела, а не тык-тык!».
Посёлок гудел. Бабы, от молодых до тех, кому за полтинник, выстраивались к специалисту, как за гречкой в девяностые. Лизка, гордая, как Наполеон, завела книжечку для записи в очередь. Даже тётя Зина, что всю жизнь с мужем-пьяницей маялась, решилась. Пришла к специалисту, стесняясь своих морщин и потрёпанной фигуры. Но он, не моргнув, уложил её на кровать, обтер теплой влажной тряпочкой, и забурился в почтенные волосатости. Зина, давно забывшая ласку, растаяла, её тело дрожало, когда он ласкал её грудь, сжимая и целуя. Его пальцы нашли её лоно, и Зина, сначала зажатая, вскоре стонала, чувствуя, как в ней просыпается давно забытое желание, подкидывая вверх суховатые ноги со спущенными чулками. Когда он довёл её до оргазма языком, она закричала, её тело содрогалось, а слёзы текли по щекам — от счастья, что она ещё жива и ещё способна чувствовать.
Каждая ночь приносила в поселок новые крики и стоны и очередную женщину, у которой "открылись глаза" и запульсировала щелка. Специалист, как рок-звезда, переходил из хаты в хату, оставляя за собой флер блаженства и запах хорошенько отлизанной мохнатки. Бабы летали, делились секретами, а Лизка, сияя от гордости, вела учёт: «Катька — два оргазма, тётя Нюра — три, но долго».
Но лафа длилась недолго. Мужики, терпевшие чужие успехи, наконец взбунтовались. Когда твоя баба орёт не от тебя, а от заезжего хлыща, самолюбие трещит. Собрались у магазина, тяпнули пива, нашли специалиста и наваляли ему. Тот, не будь дурак, вскочил на мопед и рванул в столицу, только пыль столбом, даже не попрощался.
Лизка тосковала, перечитывая книжечку. Милана порывалась в Москву, но осталась, решив оттачивать мастерство на местных пеньках. Бабы в посёлке поумнели: оргазм, говорят, дело наживное, главное — знать, где искать. А уж правильное место они теперь все знали. Мужики, глядя на это, подтянулись. Не все, но стараются. А то срамота ведь, если один столичный хлыщ лучше всей местной бригады справляется!
***
