Ура, каникулы! Лето на даче было для меня особым временем. Тишина, тепло, шелест листьев — всё казалось остановленным. Я часто уединялся в дальнем углу участка, где росла старая сирень. Там, в тени, было моё тайное убежище. Меж ветвей, скрытый от всех, я прятал то, что значило для меня очень многое: вырванную в прошлом году из старого «Огонька» репродукцию Рембрандта — Даная.
Я не знал толком, что именно меня так тянуло к этому изображению. Там была женщина, обнажённая, мягкая, полная света. Это была первая женская нагота, которую я когда-либо увидел. Первая эрекция. Первый стыд и восторг. Смотрел на неё часами, запоминая каждую линию тела, изгиб бедра, как будто это был не просто рисунок, а нечто живое, близкое.
Я стоял в кустах, дрочил на неё, на её открытость, на её покой. Это было как молитва, как одержимость.
И вдруг — хруст.
Я обернулся, и через лаз в заборе на участок пробралась соседка — Валька. Она была немного старше меня, стройная, с девичьей фигурой, в простом платье без лифчика. Её маленькие груди едва покачивались под тканью. Она говорила просто, по-сельски, резко:
— Чего это ты тут делаешь, извращенец? Дрочишь на картинку?
Я застыл. Писюн — в руке. Репродукция — перед глазами. Валька начала смеяться, по-доброму, но громко. Мы одновременно взялись за листок. Я рванулся, хотел спрятать его — и случайно разорвал его. Даная распалась пополам.
— Вот, блииин! Как теперь...?
Я был в шоке. Мне казалось, что сейчас умру от стыда и горя. Валька увидела это и вдруг замолчала. Села рядом, смотрела на меня. Потом тихо сказала:
— Ну… хочешь, я стану твоей Данаей?
Она приподняла подол платья до трусов.
— Гляди — настоящая, не бумажная.
Я остолбенел. Она сняла платье через голову и расстелила его на траве. Быстро сняла трусы. Легла на платье так же, как на картине — на бок, нога слегка согнута, рука под щекой. Её маленькая грудь поднялась. Она смотрела на меня, не улыбаясь, но глаза были тёплыми.
— Ну, чо так?
Я сглотнул и кивнул.
— Ну теперь давай… показывай. Мне интересно, как ты это делаешь.
Я снова взял член в руку. Он уже был твёрдый, дрожал. Я стал дрочить, глядя на неё, на её тело, на знакомую позу, ставшую живой. Это было невероятно. Но... её ноги были сомкнуты. Тогда я тихо попросил:
— Покажи всё как следует. Письку покажи… пожалуйста.
Она хмыкнула, повернулась на спину и раздвинула ноги. Я увидел её письку — гладкую, влажную, чуть покрасневшую, вокруг светлые волосики.
— Ну, вот, смотри. Хочешь — смотри. Только не трогай пока. А я хочу поглядеть как ты кончаешь.
— Мммм…
Я не мог сдержаться. Стоны сорвались сами. Я дрочил быстрее, взгляд прикован к ней. Потом щекотание в промежности, в головке и — взрыв. Я кончил ей на живот. Горячая сперма легла каплями на кожу. Она провела по ней пальцем, удивилась, и вдруг рассмеялась.
— Здорово! Молодец. А у меня тоже… чешется… в письке, — сказала она, поглаживая себя между ног. — Не хочешь мне помочь?
Я кивнул. Встал рядом с ней на колени. Осторожно, почти трепетно дотронулся до её письки. Она была горячая, влажная, живая. Я водил пальцами медленно, неуверенно. Валька откинулась назад, закрыла глаза, поджала и шире раздвинула ноги. Я стал тереть по её щёлке вверх-вниз. Из дырочки появилась густая жидкость, потекла по моим пальцем, по её попе. Она стонала всё громче и часто дышала. Потом вдруг задрожала, напряглась, выгнулась, опустила и сжала ноги — замерла. Отдышалась немного.
— Ох… вот это да, — прошептала она на выдохе.
Я вытащил свою руку, растер между пальцами её жидкость и понюхал.
— Молоком с медом пахнет.
Мы лежали рядом, молча. Покой. Сирень. Солнце сквозь листья. Разорванная Даная уже не имела значения. У меня была живая. И она выбрала быть рядом.
