Я не хотела плакать. Правда не хотела. Но слёзы всё равно катились по щекам — горячие, густые, как будто внутри меня что-то рвалось наружу. Я лежала на кровати, закутавшись в одеяло, хотя было не холодно. Было стыдно. Было жалко себя, но ещё больше — жалко нас.
Почему папа выбрал её?
Она же... она же ничего не значит для него. Ничего. Это не любовь. Это просто плоть. Просто большая грудь и открытый рот. А я... я была рядом. Я всегда была рядом. Я прикасалась к нему так, как никто другой. Я знала его запах, вкус, тембр голоса, когда ему больно или когда он хочет, чтобы я обняла его покрепче. Почему этого недостаточно?
Я провела рукой по животу. По коже, которая пахла ним — даже сейчас. Он держал меня за талию, целовал в щёку, говорил мне, как я красива. И я верила. Верю до сих пор. Мои ноги всё ещё помнили, как он их касался. Его пальцы были толще, чем у Джона. Медленнее. Терпеливее. Не такие грубые, но куда более опасные. Потому что они знали, где остановиться. Знали, где начать снова.