В кабинете школьного психолога пахло лавандой и старыми книгами. За окном — золотое лето, солнце растекается по подоконнику, но Алина этого не замечает. Она сидит, сгорбившись, в кресле с потрепанной обивкой, пальцы судорожно сжимают края кардигана, будто он — последний якорь в этом внезапно опрокинувшемся мире.
— Он даже не объяснил, — голос её дрожит, но слёз уже нет. Они закончились вчера, запертой в ванной, под шум воды, чтобы не услышали родители. — Просто написал, что «всё, не могу», и всё.
Юлия Игоревна — женщина с мягкими глазами и тёплым, низким голосом — осторожно протягивает ей чашку с ромашковым чаем.
— Денис поступил некрасиво, — говорит она. — Но ты должна понимать: его поступок — не приговор тебе. Ты — не его выбор, но это не делает тебя менее ценной.
Алина пожимает плечами. Говорить об этом больно, но молчать — ещё больнее.
— Я знаю, что сейчас тебе кажется, будто мир рухнул, — продолжает психолог. — Но боль — как погода. Она меняется. И иногда… нам просто нужен кто-то, кто напомнит, что за тучами всё ещё есть солнце.
Она берёт с полки блокнот, вырывает листок и что-то пишет.
— У меня был… один знакомый. Несколько лет назад он тоже переживал нечто подобное. Сейчас он уже окончил школу, но, думаю, он бы тебя понял.
Алина смотрит на протянутый листок. На нём — номер и имя: Роман.
— Зачем? — она морщится.
— Просто поговори. Не обязательно сейчас. Но иногда… легче, когда кто-то слушает. Кто действительно знает, каково это.
Алина не верит, что когда-нибудь наберёт этот номер. Но листок она всё равно засовывает в карман джинсов.
На улице — неприлично яркий день. Шумные компании старшеклассников, велосипеды, смех. Алина идёт, стиснув зубы. Ей хочется, чтобы мир хоть на минуту стал тише.
А потом, через три дня, когда пустота внутри становится невыносимой, она всё-таки достаёт смятый листок и набирает номер.
Голос на том конце провода — низкий, чуть хрипловатый — отвечает не сразу.
— Алло?
И что-то в этом голосе заставляет её сердце сжаться.
— Алло?.. Это Рома? Мне Юлия Игоревна дала ваш номер…
Тишина. Где-то на том конце провода скрипнул стул, будто кто-то резко подался вперёд.
— …Юлия Игоревна? — голос Романа звучит сонно, растерянно. — Школьный психолог?
— Да. Она сказала, что вы… что мы могли бы поговорить.
— О чём?
Алина сжала телефон так, что пальцы побелели. И правда — о чём? О том, что её бросили? О том, что она три дня не может заснуть? Он же не терапевт, а просто парень, которого ей подсунули, как таблетку от грусти.
— Не знаю, — прошептала она. — Наверное… просто поговорить.
Снова молчание. Где-то в трубке щёлкнуло — возможно, он переложил телефон в другую руку.
— Ты… из школы? — спросил он наконец.
— Да. Класс Валентины Геннадьевны, может знаешь...
— Ага… — он задумался. — И что, Юлия Игоревна теперь всех подряд ко мне переадресовывать будет?
Алина фыркнула — неожиданно, даже для себя.
— Нет. Кажется, я первая.
— Повезло мне, — в его голосе вдруг мелькнула усталая усмешка.
Она не знала, что ответить. Просто шла, уставившись в асфальт, и вдруг осознала, что уже миновала свой дом. Когда? Она обернулась — знакомый подъезд остался далеко позади.
— Ты где сейчас? — неожиданно спросил Роман.
— На улице. Иду…
— Шаги нашагиваешь? — пробормотал он.
— Да… есть немного. Ты тоже любишь ходить пешком?
— Раньше — да. Сейчас… — он замолчал. — Ладно. Если хочешь — давай встретимся. Только позже, когда солнце сядет. А то я… не выношу эту жару.
Алина замерла. Она не рассчитывала, что всё зайдёт так далеко.
— Хорошо, — сказала она, неожиданно для себя.
— Парк возле дома культуры. Ты же недалеко живешь?
— Недалеко.
— Тогда… часов в восемь. Если передумаешь — не придешь.
Он положил трубку, не дожидаясь ответа.
Алина стояла посреди тротуара, сжимая телефон. В голове крутилось: «Что я делаю? Это вообще нормально?» Но под грудью, где ещё вчера была пустота, теперь щемило странное, тревожное любопытство.
Она повернула обратно, к дому, и только теперь заметила, как пахнет липа. Лето. Оно всё ещё было здесь.
К восьми вечера зной наконец начал отступать. Воздух, еще недавно обжигающий и густой, теперь струился легким ветерком, шевеля листья тополей у Дома культуры. Парк был небольшим — пара аллей, покосившаяся беседка, клумбы с выгоревшими на солнце бархатцами. Алина сидела на лавочке, теребя край своей белой футболки — простой, немаркой, которую она выбрала специально.
Она не была красавицей — миловидной, с правильными, но не бросающимися в глаза чертами: прямым носом, чуть пухловатыми губами, светлыми глазами, которые в пасмурную погоду казались серыми, а на солнце — почти прозрачными. Но фигура... тут природа не поскупилась. Узкая талия, округлые бедра, грудь, которой позавидовали бы многие одноклассницы — все это Алина стеснялась, пряча под мешковатыми кардиганами.
«Может, он не придет?» — подумала она, глядя на часы.
И в этот момент увидела его.
Роман шел неспешно, руки в карманах черных джинс, взгляд отсутствующий, будто он здесь случайно. Он был высоким — под метр девяносто, и это сразу бросалось в глаза. Широкие плечи, резкие черты лица: высокие скулы, чуть выступающая нижняя челюсть, длинные, слегка вьющиеся темные волосы. Красивый — но не той нарочитой, глянцевой красотой, а какой-то... потертой, будто выгоревшей на солнце.
Он заметил ее, замедлил шаг и кивнул:
— Это ты, значит.
Голос глуховатый, без особых эмоций.
Алина почувствовала, как кровь приливает к щекам.
— Да. Я... Алина.
— Роман. Ну ты уже знаешь.
Он сел рядом, но не вплотную — оставив между ними почти полметра. Запахло легким дымком (Рома был заядлым курильщиком) и чем-то еще — древесным, теплым.
— Так о чем говорить-то будем? — спросил он, глядя куда-то в сторону клумб.
Алина сглотнула.
— Не знаю. Юлия Игоревна сказала, что ты... что ты меня поймешь.
Он хмыкнул, но не зло — скорее устало.
— Ну, если про «меня бросили» — то да, понимаю.
Тишина. Где-то за спиной смеялись дети, бегая вокруг фонтана, который уже лет пять как не работал.
— Было такое, — вдруг сказал Роман, не глядя на нее. — Только не вчера, а два года назад.
Алина посмотрела на него — на его профиль, на тень от ресниц, падающую на щеку.
— И до сих пор больно?
Он медленно повернул голову, встретил ее взгляд.
— Не в этом дело. Просто... иногда кажется, что ты уже забыл, а потом бац — и снова там.
Ветерок шевельнул ее волосы, и Алина вдруг осознала, что сидит и смотрит на него, как завороженная.
— Давай пройдемся, — предложил он неожиданно. — А то тут... как-то слишком открыто.
Она кивнула.
И когда они пошли по аллее, между ними все еще оставалась эта дистанция — но уже чуть меньше.
Они шли по аллее, и неловкость висела между ними, как паутина — невидимая, но ощутимая.
— Ты... в колледже? — спросила Алина, чтобы заполнить тишину.
Роман замялся на секунду.
— Вроде да. Но сейчас... забил, честно говоря.
— Почему?
Он пожал плечами, не глядя на нее:
— Надоело. Да и не вижу смысла.
Она хотела спросить, что он видит смысл тогда, но промолчала. Вместо этого сказала:
— Я вот тоже не знаю, куда поступать. Все ждут, что я в мед пойду, но...
— Но?
— Но я боюсь завалить химию.
Роман вдруг хмыкнул — первый намек на что-то живое в его голосе.
— Ну, это веская причина.
Алина улыбнулась, почувствовав, как напряжение чуть отпускает.
— А ты что, химию любил?
— Ненавидел. Но у меня была другая проблема — литература.
— Не любил читать?
— Любил. Но не то, что в программе.
— А что?
Он наконец повернул к ней лицо, и в его глазах мелькнул слабый огонек.
— Фантастику. Эзотерику. А нам — «Войну и мир» разбирать по томам.
