Мне нравилось всё в Маше. Особенно то, как она смущалась, когда я просто смотрел на неё слишком долго. Она опускала глаза, слегка прикусывала нижнюю губу и начинала теребить край одежды или перекидывать волосы с одного плеча на другое. Ей было восемнадцать, мне — двадцать. Мы встречались три месяца. И, если честно, это были самые тихие и самые тёплые три месяца в моей жизни.
Она была застенчивой. Не потому что боялась отношений, а потому что относилась к ним серьёзно. Мы целовались, конечно. Много. Иногда так, что казалось — сердце выскочит из груди. Но дальше этого дело не зашло. Я даже не пытался ничего менять. Мне нравилось, что она ценит моменты, которые для многих уже кажутся обыденными.
Я не спрашивал, она сама сказала мне об этом. Что девственница. Просто взяла и сказала. Не с гордостью, не с претензией, а просто как факт. Как будто хотела, чтобы я знал — она доверяет мне. И я пообещал ей, что не буду торопить время.
— Я хочу, чтобы всё было правильно, — сказала она тогда, глядя мне в глаза. — Чтобы потом могла сказать себе: «Да, это был он».