Я наблюдаю за ней сейчас — яркой, сексуальной, невероятно соблазнительной — и думаю: как далеко ты ушла, девочка. Любое её движение, каждый взмах ресниц, каждый намёк на улыбку — всё это волнует, дразнит, заставляет мужчин облизывать губы. Дюжина лет лишь отполировала её, будто редкий алмаз в руках мастера, превратив в идеал.
А я… я всё ещё украдкой заглядываю в её цифровой мир. В её Instagram, где она — богиня, восседающая на троне из золотого песка Майорки, купающаяся в лучах заката над Мальдивами. В её Facebook, где она — идеальная мать, жена, бизнес-леди.
Моя бывшая.
Когда-то — моя рабыня.
Среди бескрайнего потока безликих аватаров её фотографии вспыхнули, как огни в ночи — яркие, дерзкие, манящие. Я бросил в её сторону небрежную шутку — будто камешек в воду, просто так, без ожиданий. Но тихая гладь ожила: пришёл ответ, завязался разговор. Позже я узнал её историю.
Ей всего двадцать один, а жизнь уже выжала её, как лимон, оставив только кожуру да кислый привкус во рту : Двое малышей, развод, бывший муж — наркоман, вынесший из дома не только вещи, но и её самоуважение, её тепло, её веру в то, что можно быть любимой. Он бил её просто потому, что мог — не в порыве злости, а холодно, методично, как забивают гвозди. А она терпела, пока однажды, на третьем месяце беременности, не потеряла ребёнка. Тогда и сбежала — обратно к родителям, будто в детство. Но детство кончилось.
Теперь её жизнь напоминала заезженную пластинку. Утро начиналось с того, что младший сын будил её, тыча липкими пальцами в глаза, а старшая дочь уже капризничала, что "это платье колется". Пока она разогревала в микроволновке вчерашние макароны (третьи день подряд), кофе успевал остыть - как и её мечты о романтическом завтраке в постели.
Днём - вечный квест: собрать игрушки, которые тут же снова оказывались на полу, вытереть следы маленьких ладошек с зеркала, перестирать уже чистую одежду, потому что кто-то "случайно" уронил её в лужу. В перерывах - быстрые перекусы над раковиной, когда можно было стоя прихлебнуть остывший чай и закусить детским печеньем, которое почему-то всегда оказывалось в её кармане.
Вечером, уложив детей, она наконец могла выдохнуть. Компьютер становился единственным окном в другой мир. Бесконечная лента знакомств: мужчины в дорогих машинах (наверняка взятых напрокат), селфи в спортзале (где они проводили явно больше времени, чем с детьми), неуклюжие попытки завязать беседу: "Ты тут давно?" или классическое "Привет, как дела?"
Иногда она представляла, как кто-то напишет что-то настоящее. Не "Ты секси", а "Ты, наверное, устала". Не "Какие у тебя параметры", а "Расскажи, о чем ты мечтаешь". Но чаще всего просто листала дальше, пряча улыбку, когда натыкалась на особенно нелепые профили - например, с фото на фоне тигра (явно фотошоп) или в обнимку с чужими детьми (наверное, думали, что это прибавит им шансов).
А потом засыпала под звуки ночного шоу по телевизору, где ведущий слишком громко шутил про семейную жизнь. И даже во сне продолжала вытирать стол, собирать разбросанные игрушки и... улыбаться кому-то невидимому, кто наконец-то увидел в ней не только маму, но и женщину.
Иногда она всё же выбиралась на свидания — уставшая мама в поношенном, но единственном приличном платье. Мужчины попадались либо скучные, разговаривающие только о работе и футболе, либо те, что смотрели на неё как на кусок мяса. Их поцелуи были мокрыми и жадными, руки — нетерпеливыми и грубыми. Они хватали её за талию, будто проверяли товар на рынке, а их дыхание пахло пивом и разочарованием.
Но тело... её тело помнило другое. Помнило, как иногда, случайно задев себя в душе мочалкой, она задерживала дыхание. Как по ночам, когда весь дом затихал, она кралась в ванную, включала воду — и только тогда позволяла руке скользнуть вниз, представляя...
Не этого. Не эти жадные прикосновения. Не поцелуи, от которых хотелось вытереться. Она мечтала о другом — о том, чтобы кто-то развязал её . Не в переносном смысле. Буквально. Чтоб крепкие верёвки впивались в запястья, чтоб не было выбора, чтоб можно было наконец перестать решать . Чтоб чья-то твёрдая рука легла на её шею — не душила, нет, просто напоминала, кто здесь главный. Чтоб губы обжигали кожу, а зубы оставляли следы на самых нежных местах — там, где никто не видел.
Она стыдилась этих мыслей. Особенно когда, стоя у плиты и помешивая детскую кашу, вдруг ловила себя на том, что трёт запястье — будто проверяя, каково это, когда тебя держат. Особенно когда в автобусе, от усталости привалившись головой к холодному стеклу, представляла, как кто-то заставляет её смотреть на себя — не позволяя отвернуться, не позволяя закрыть глаза.
Ночами она иногда пролистывала те самые сайты — те, что открывала в режиме инкогнито. Смотрела на фотографии строгих мужских рук в дорогих часах, на кожаные ремни, аккуратно сложенные на столе... И краснела, когда представляла, как это могло бы быть о ней . Как кто-то мог бы заставить её просить — нет, умолять — о каждом прикосновении. Как кто-то мог бы назвать её хорошей девочкой — и заставить поверить в это.
А потом будил детский плач, и она бежала к кроватке, всё ещё чувствуя между ног тёплую пульсацию. Укачивая малыша, шептала: "Мама здесь, всё хорошо". И не знала, плакать ей или смеяться от того, что в три часа ночи, с растрёпанными волосами и в растянутой майке, она всё ещё хотела. Хотела так сильно, что от этого сводило живот.
Мы были связаны одним виртуальным пространством, но разделены городами и странами. Именно тогда я и открыл для себя БДСМ, и мне показалось заманчивым испытать этот мир на прочность виртуально, предложив ей, назовем её N, стать моей подопытной.
Когда мы впервые связались по Skype, я увидел на экране миловидную, слегка оплывшая, но сохранившая следы былой стройности, девушка с длинными, крашеными светлыми волосами и довольно заурядным, скуластым лицом, украшенным вздернутым носиком. Но её глаза… большие, зелёные, выразительные, словно два изумруда, придавали ей загадочность и притягательность. Ноги – стройные и длинные, а вот бюст… небольшой, но уже сдающий позиции влиянию гравитации. В ней жила какая-то безудержность, неподдельная страсть, вечный задор и оптимизм, словно "в ней не было той мерзости, ни скуки, ни тупого чванства – ничего того, что так часто отвращает меня от людей". Жажда познания, отсутствие ложной скромности и лёгкий характер делали общение с ней захватывающим. С ней было легко – никаких зажимов, никаких «нельзя». Жажда пробовать новое, абсолютная естественность в каждом движении и та лёгкость, с которой она отдавалась игре, делали её идеальной ученицей.
N раздевалась перед камерой без тени смущения, принимала самые нелепые, унизительные, неудобные позы – и смеялась, когда я смеялся. Но стоило мне приказать – и смех обрывался. Просто замирала, слушалась, подчинялась. Она стояла на коленях перед ноутбуком, обнажённая, с руками, заведёнными за спину – как я приказал. Экран мерцал в темноте, подсвечивая её покрасневшие соски, сжатые грубыми бельевыми прищепками.
Я говорил: «Трогай себя» – и её пальцы скользили по влажной плоти. «Остановись» – и она замирала на грани, дрожа, сдерживая стон. «Кончай» – и её тело вздрагивало в судорогах удовольствия.
"Раздвинь ноги. Шире."
Её пальцы дрожали, когда она подчинялась. Я видел, как напряглись мышцы бёдер, как блестит между ног – не от возбуждения, а от мёда, который я велел ей намазать там час назад. "Не вытирать", было сказано. И она не вытерла.
"Возьми кисточку для макияжа. Губную помаду. Покажи."
Она тянулась к косметичке дрожащими пальцами – и тут же замирала по моей команде: "Стоп. Без разрешения?" По спине пробежала дрожь. Я наслаждался, как её зрачки расширяются, как сжимается влагалище в предвкушении наказания.
Наказания были... особенными.
В первый раз, когда я велел ей вставить в анус зубную щётку и сидеть так весь вечер, пока она готовит ужин детям – она заплакала. К пятому разу уже только кряхтела, когда щётка сменялась на толстую ручку. А сегодня – "Покажи, что там" – она поворачивалась, раздвигала ягодицы, и на экране и на экране четко виднелся розовый хвостик от анальных бус, который я заставил её носить весь день.
Контроль был тотальным.
В 3:14 ночи – СМС: "Проснись. Два пальца во влагалище. Сейчас." И она, заспанная, покорно лезла под одеяло, присылая мокрый отчёт.
Утром, пока дети хрустели хлопьями – тайное сообщение: "Трусы снять. Под юбкой – ничего. Весь день." И я знал, что где-то там, в сотнях километров, её бёдра слегка трутся друг о друга при ходьбе, а клитор ноет от невозможности прикоснуться.
Особенно нравилось играть с болью и унижением:
Заставить кончить, а потом сразу вылить на клитор ледяную воду из стакана
Приказать написать на лобке лаком для ногтей "Шлюха" и не стирать неделю.
Отправить в магазин с вибратором во влагалище, включённым на минимальный режим
Самое прекрасное? Она благодарила после каждого сеанса. Глаза блестели, голос дрожал: "Спасибо... Спасибо, что контролируешь..."
И я знал – где-то там, в её телефоне, уже горит новое сообщение. И она, краснея, будет его читать... и подчиняться. Как всегда.
Особенно я любил тренировать её дырочки .
Когда мы только познакомились, её анус был почти девственен – туго сжатый, пульсирующий розовый бутон, болезненно сжимавшийся даже от пальца. Каждый вход давался с трудом: её тело сопротивлялось, мышцы сводило судорожными спазмами, а на глазах выступали слёзы. Но я был терпелив. Растягивал её маслом, заставлял ласкать себя вибратором, вставлять в себя пальцы, пока её дырочка не начинала предательски подрагивать, призывая больше.
