Такси остановилось у серого пятиэтажного дома на улице Пяхлимяэ. Машина тихо фыркнула, словно выдохлась от поездки, и мотор замер. Я приподнялась с заднего сиденья и, потянув на себя дверцу, выглянула наружу. Перед нами возвышалась самая обычная «хрущёвка» — таких в Нарве было множество, как и по всей Эстонии. Построенная в 60-х или 70-х годах прошлого века, она казалась усталой, но всё ещё цеплялась за своё место в городе. Грубоватая, с облупленными краями панелей, отвалившейся местами плиткой, сеткой ржавых балконов… И всё же в этом доме было что-то — неуютное, но знакомое. Почти родное. Может, потому что детство у многих начиналось именно с таких коробок.
Мы вышли из машины, поблагодарили водителя и подхватили рюкзаки, тяжёлые от вещей, но не перегруженные. В Нарву мы ехали с мыслью задержаться ненадолго. А теперь... кто знает.
У подъезда пахло влажной землёй, старой краской и чем-то металлическим — может, мусоропроводом или пружиной дверного доводчика, что издавал характерный скрип, когда Мартин потянул на себя тяжёлую дверь. Подъезд встретил нас полумраком, облупившейся побелкой, скрипучими деревянными ступенями и запахом пыли — стойким и каким-то даже утешительным. Не новым, не чужим. Просто — советским.
Поднимались на третий этаж молча, слыша только свои шаги, отдающиеся глухо между бетонных стен. Лестничные пролёты были узкие, с облупившимися перилами, но у каждой квартиры — по коврику, иногда даже с искусственными цветами в пластиковом горшке. Люди тут, похоже, всё ещё старались.
Мартин открыл дверь ключом, переданным Нэссом. За ней нас встретила тишина и прохлада. Обувь слегка прилипла к линолеуму — по-домашнему. Я шагнула внутрь, оглядываясь: небольшая прихожая, откуда расходились три двери — в кухню, ванную и комнату. Всё просто. Скромно. Но было ощущение, будто сюда кто-то вернётся.
Комната была обставлена почти по-аскетически: у окна — кровать с потёртым, но аккуратно застеленным покрывалом; напротив — высокий стеллаж, полки которого были плотно заставлены книгами и старыми журналами. В углу стоял столик с низким, пузатым монитором и системным блоком на боку, пожелтевшим от времени. Я подошла ближе — и улыбнулась, рассмотрев на углу монитора логотип Windows XP.
— Смотри, — я повернулась к Мартину, показывая на экран. — Настоящий раритет.
Он подошёл и, согнувшись, провёл пальцем по крышке системника.
— Думаешь, работает?
— Может быть. Но это… мило. Будто мы попали в прошлое. Или в чужую, очень личную историю.
Он кивнул, а потом взгляд его скользнул к полкам. Он потянулся к книгам и, наугад, вытащил одну. Пыль взлетела лёгким облачком.
— Похоже, дядя Нэсса любил читать, — заметила я, подойдя ближе.
Мартин усмехнулся, пробегая пальцем по корешкам.
— Или тот, кто жил здесь раньше. В основном — фантастика. Только… — он поднёс книгу ближе к лицу, щурясь, — я не понимаю что здесь написано.
— Русский.
Он кивнул, и мы переглянулись — оба знали, что с этим языком у нас глухо. Но сами книги, обложки, заголовки — всё дышало каким-то тёплым, полузабытым уютом.
Мы поставили рюкзаки у стены и сели на край кровати. Комната будто затаила дыхание, пока мы в ней рассаживались. Я провела рукой по покрывалу — оно было чистое, с лёгким запахом порошка и времени.
— Пока что не будем трогать деньги от Нэсса, — сказала я, чувствуя, как во мне поднимается беспокойство, будто я должна защитить эту сумму как заначку на «если совсем прижмёт». — Поживём пока на своё. У нас, вроде, около двухсот?
Мартин кивнул.
— Сто девяносто с копейками. Плюс какая-то наличная мелочь. Её как раз хватит, чтобы купить продуктов и чемодан. Думаю, один нормальный нам хватит на двоих.
— Угу. Наши рюкзаки… — я посмотрела на свои потёртые ремешки. — Явно не предназначены для того чтобы вместить все то, что накупила мне Кури.
— Да, она явно разошлась в тот момент
Он сказал это как шутку, но прозвучало неожиданно серьёзно. Я посмотрела на него: знакомый, родной, и всё же тоже другой. Немного — как и я. Уже не школьник. Уже почти взрослый.
Мы прошли на кухню. Старая, но чистая плита, облупленный холодильник «Саратов», тусклая лампочка над обеденным столом. Я открыла шкафчики: там оказались кружки с трещинками, эмалированные кастрюли, пара старых сковородок. Всё было чисто, хоть и сильно повидало жизнь.
— Здесь вполне можно жить, — сказала я, проводя пальцем по краю полки.
— Да. Даже уютно. Давай останемся здесь на пару дней, или как минимум до завтра, отдохнём, а потом уже — в Таллинн.
— Хорошая идея. Но сначала еда. И, кстати… чемодан.
Мартин усмехнулся.
— Сначала желудок, потом чемодан. В правильном порядке.
Я рассмеялась. Нам предстояло узнать, где тут ближайший продуктовый, найти рынок или магазин, потратить часть наших скромных сбережений — но всё это было не страшно. В этом скромном, пыльном, но тёплом пространстве мне впервые за долгое время стало не страшно.
Я надела куртку, и мы вышли на улицу. Я чувствовала лёгкое волнение. Завтра предстояло впервые общаться с Лиссой, пусть и по видеосвязи. Я не знала, какая она, чего от неё ожидать. В голове крутились мысли: "А вдруг я ей не понравлюсь? А вдруг она подумает, что я слишком наивна?" Но я старалась отогнать эти мысли и сосредоточиться на настоящем.
В магазине мы купили продукты для ужина: макароны, соус, овощи, хлеб и немного сладостей. Вернувшись домой, я начала готовить ужин, а Мартин, сходив в ближайший увиденный нами секонд-хенд, вернулся с пластиковым чемоданом, с трещиной на одном из боков, но это не страшно, главное, что он закрывался, у него были все колесики и ручка, и занялся разбором вещей. Он достал из рюкзака пакет с нижнем бельем, которые мне купила Курай.
— Отложи это, — сказала я, заметив пакет. — Я хочу показать тебе это сама, позже.
Он посмотрел на меня с любопытством, но ничего не сказал, просто убрал пакет в сторону.
Я продолжила готовить, размышляя о том, как изменилась моя жизнь за последние дни. Встреча с Курай, поездка в Нарву, планы на Париж. Всё это казалось сном, и я внутренне боялась, что, все что произошло с нами, внезапно закончиться, и я проснусь от звонка будильника в своей прошлой реальности.
Я стояла у плиты, которую включил Мартин, так как я не очень понимала как ей пользоваться, помешивая соус, а тепло от конфорки ласкало кожу, будто напоминало: и внутри меня сегодня будет нечто горячее, расплавленное. Пахло томатами, чесноком и щепоткой тимьяна, который я нашла в шкафчике . Я улыбнулась: вкус прошлого на кончике ложки.
Мартин за столом раскладывал свои футболки ровными стопками, и каждая его привычная, немного слишком аккуратная жестикуляция делала реальным всё то, что ещё вчера казалось диковинной сказкой из уст Курай. Он вынул из внутреннего кармана тот самый свёрток — покупку, переданную мне ею — и, по моему знаку, бережно отодвинул, даже не развернув. *Хороший мальчик, * улыбнулась про себя. Я хочу, чтобы первые открытия были нашими, без посторонних рук.
Соус закипел, и капля брызнула на плиту, шипя, как моё собственное нетерпение. Я поймала себя на том, что смотрю, как линия позвоночника Мартина напрягается под футболкой, как лезвие его лопаток угадывается сквозь ткань, — и вспоминаю, как эти лопатки дрожали под моими ладонями, когда он учился у Курай вести язык правильно. Тогда, на лавочке: сухой воздух, прохладная тень, запах смолы — и он, стоящий на коленях перед женщиной, старше нас, уверенной и нежной. Я не ревновала, нет; я чувствовала, как внутри моё собственное тело, ещё не вкусившее настоящей близости, откликается мурашками и жаром.
И вот теперь — мы одни. Без свидетелей, без «наставников». Только мы, тишина квартиры и шум настольного вентилятора, что лениво шевелит воздух под потолком. Я смотрю на его тень, отбрасываемую лампой на стену, и на своё отражение в оконном стекле. Такое странное чувство — будто этот вечер не просто про близость, а про переход.
"Верная ли это ночь?" — спрашиваю я себя, и тело само отвечает: да. Оно будто наполняется светом изнутри, жаром, покалывающим кожу изнутри наружу. Я представляю, как он будет входить в меня — медленно, с замиранием, будто боясь спугнуть. И как мы, возможно, засмеёмся от счастья и неловкости. Я не хочу, чтобы моя невинность ушла торопливо или как будто "положено". Я хочу, чтобы она ушла с теплом, почти как добрый дух, что проводил меня до двери взросления.
И я не случайно выбираю сейчас. Через несколько дней начнутся месячные — тело подсказывает, часы идут. И если не сегодня, то придётся ждать, а я не хочу ждать. Потому что — готова. Потому что мы готовы.
Пока макароны мягко стекают в дуршлаг, я будто вижу себя со стороны: та, что ещё пару недель назад стыдливо отворачивалась от собственного отражения, теперь стоит у плиты в старой хрущёвке и спокойно думает о сексе.
"Когда это произошло? Когда я стала… такой?"
Я хочу в душ. Но не потому, что чувствую себя нечистой. Наоборот — я хочу ритуала. Хочу смыть с себя прежнюю Анни. Ту, что боялась, стеснялась, ждала чужого одобрения. Тёплая вода, мягкий гель, мои пальцы, что скользят по животу, по груди, по внутренней стороне бёдер — и я будто спрашиваю себя: "нет ли там страха?»"— нет. Там только нежность и голодное предвкушение.
Небольшая ванная встретила меня облупленным кафелем и зеркалом, отражающим только плечи и лицо. Но именно в этой тесноте я ощущала нечто важное. Здесь я могла быть с собой наедине. Своим телом. Своими мыслями. Своей границей. И, быть может, сегодня — с её пересечением.
