Ледяной.
— Проходите в кабинет, — его голос был мягким, но Антон почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Александр Борисович вошёл несколько неуверенно и, чтобы скрыть смущение, резко бросил:
— Думаю, вам будет интересно узнать, чем занимался ваш ученик в последнее время.
Евгений Анатольевич медленно поднял брови, его взгляд скользнул по Антону — сверху вниз, как будто рассматривая что-то грязное.
— Антон... — он произнёс его имя так, будто пробовал на вкус. — Это то, о чём я думаю?
Антон хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.
— Прошу, — Евгений Анатольевич показал рукой на глубокое кожаное кресло у массивного дубового стола и пригласил Александра Борисовича присесть.
Александр Борисович тяжело опустился в кресло, его глаза бегали, а пальцы нервно стучали по подлокотнику. Антон остался стоять по стойке "смирно". От страха он почти не слышал разговор между мужчинами, затем немного успокоился и прислушался.
— Я не собирался этого допускать, — начал Александр Борисович, избегая взгляда Евгения Анатольевича. — Но он... он сам пришёл. Соблазнил.
Евгений Анатольевич медленно поднял бровь.
— Ээээ? Вы хотите сказать, что ВЫ и этот юноша... любовники? — его голос был мягким, но в нём чувствовалась сталь. — Насколько я помню, ВЫ женаты и у вас даже есть внуки.
Александр Борисович сжал кулаки и издал нервный смешок.
— И на старуху бывает проруха, как говорится. Надо сказать, вы хорошо его обучили. Он прекрасно знал, что делает! Смотрел исподтишка, выгибался, притворялся невинным... и... доступным. А я тогда остался один! — он резко выдохнул. — Я не оправдываюсь. Но надо признать, он умеет манипулировать.
Евгений Анатольевич медленно повернулся к Антону. Его взгляд замораживал.
— Ты разочаровал меня, Антон. — он произнёс это тихо, но каждое слово било, как плеть. — Я вкладывал в тебя душу. Говорил о чести, о достоинстве, о том, каким должен быть юноша рядом с мужчиной. А ты... — он сделал паузу, — ...ты повёл себя, как обычная девка.
— Я... я не хотел...
— Как это "не хотел"? — горячо встрял Александр Борисович.
— Молчать! — Евгений Анатольевич резко ударил ладонью по столу. — Ты осмелился опозорить не только себя, но и меня. Ты думал, что понятия "Господин" и "Раб" — это просто красивые слова? Что мальчику для постели (а на данный момент это твой невысокий статус) всё позволено?
Он подошёл к Антону вплотную. Его дыхание было ровным, но в глазах горел холодный гнев.
— Я надеялся, что ты станешь достойным. Что ты поймёшь, какая честь – быть избранным. Я воспитывал юношей десятилетиями, Антон. И за все эти годы никто не опускался так низко.
Антон задыхался. Ему хотелось провалиться сквозь землю.
— Простите… — он прошептал.
— Прощение нужно заслужить. — Евгений Анатольевич отступил, его взгляд скользнул к Александру Борисовичу. — Но прежде чем говорить о наказании…
Он медленно налил в хрустальные бокалы коньяк, протянул один Александру Борисовичу.
— Расскажите мне всё. До последней детали.
Антон стоял у двери, как приговорённый, ощущая, как бархатная тяжесть кабинета давит на него. Воздух здесь был пропитан запахом Евгения Анатольевича, запахом власти.
И этот аромат разрывал его на части.
Потому что он помнил.
Тогда, месяцы назад, этот кабинет казался ему храмом.
Он сидел за этим столом — обнажённый, трепещущий, восхищённый. Учитель подошёл к нему, медленно, как хищник, провёл пальцами по спине и развязал свой халат, представив свой мраморный, вздымающийся член.
Потом были поцелуи — нежные, почти отеческие, пока граф не поставил его на колени и не поместил в его рот это безупречное произведение природы. Член был твёрдым и длинным, а движения — идеально выверенными и возбуждающими.
Потом…
Антон лежал на большой кровати, а граф покрыл его своим белым телом, с алебастровой кожей, на которой серебрились седые волосы. Этот мужчина казался Антону совершенством.
Сначала Евгений Анатольевич был несдержан и груб, так как неожиданное сопротивление ученика привело его в ярость.
Боль была острой и прекрасной одновременно.
— Теперь ты мой полностью! — шептал учитель низким, вибрирующим голосом, двигаясь внутри тела Антона медленно и властно, словно подтверждая, что только он решает, как использовать его тело.
Теперь же Антон стоял раздавленный.
Его предали.
Нет. Он предал.
Мысли путались:
— «Он выгонит меня… Он никогда не прикоснётся ко мне снова…»
— «А если он захочет наказать меня как-нибудь особо жестоко?»
От этой мысли по спине пробежал холодок, но низ живота ответил жаром.
Он боялся. И вожделел. Боялся потерять привилегии юного раба у ног господина. Боялся потерять это удовольствие, которое он испытывал с этим мужчиной.
Евгений Анатольевич был для него — Учителем, Господином, Любовником.
А теперь Учитель смотрел на него как на грязь.
И Антон не знал, что страшнее — гнев графа… или его равнодушие.
— Так расскажите мне, коллега, — в голосе Евгения Анатольевича отчётливо слышался сарказм, — как именно Антон «соблазнил» вас?
Александр Борисович нервно провёл рукой по редким волосам, взгляд метнулся к Антону, затем обратно к графу.
— Я случайно увидел вас.
Евгений Анатольевич слегка наклонил голову.
— «Вас»?
— Вас двоих. Вы, простите, трахались недалеко от нашего подъезда. Да, вы стояли в темноте, в кустах, но я хорошо рассмотрел, как вы спустили с него штаны и драли его в зад! — Александр Борисович победоносно посмотрел на хозяина квартиры.
Антон почувствовал, как земля уходит из-под ног.
- Ваше описание несколько вызывающе и фраппирует меня. Но в чем-то вы правы!
Это было неосторожно с моей стороны, — протянул профессор.
ЕА сделал глоток коньяка. — В моём возрасте и при моём положении… но оно того стоило.
Александр Борисович, слегка опьянев от выдержанного напитка, обрёл былую уверенность.
— Пожалуй, соглашусь с вами, коллега. От стонов этого юноши я возбудился, как мальчишка. Хотя меня это и возмутило! Я отправил его к вам, как к коллеге, а вы им непорядочно воспользовались!
Евгений Анатольевич смотрел на своего визави тяжёлым взглядом исподлобья.
- Кто бы говорил!
— Я хотел его наказать, — продолжил Александр Борисович, его голос стал подрагивать. — Хотел оттрепать за ухо и объяснить, как надо вести себя.
Евгений Анатольевич усмехнулся.
— Но?
— Но он… — Александр Борисович сжал кулаки. — Я пригласил его для беседы, сказал, что видел эту развратную сцену и спросил, как он докатился до такого?
Антон сжался.
— И что же ответил мой ученик? — Граф поднял бокал, но не пил, лишь вращал хрусталь с коньяком.
Александр Борисович резко выдохнул. — Я увидел внутри него дилдо, которое вы ему поставили. И он был такой… такой необычный и доступный, что я не смог устоять. Я его взял немедленно, на диване в гостиной.
— Ооо! Он знал, что делает, — почти пустил слезу Александр Борисович.
— Ну, дилдо? И что? Вы, взрослый мужчина, поддались на провокацию мальчишки? Я неприятно удивлён вашим поведением, коллега.
Александр Борисович покраснел, но не опустил глаз.
— Да. И мне стыдно. Но он…
— Он что?
— Он умеет заставить хотеть себя.
Евгений Анатольевич тихо рассмеялся.
— О, я знаю это как никто,коллега!
Но теперь я хочу всё прекратить, — истерично выкрикнул Александр Борисович. — Это становится просто опасно. Я же не вы! Для меня всё это непривычно, и я могу совершить ошибки и погубить свою репутацию. Заберите его! Накажите и прикажите больше не приставать к посторонним мужчинам. Он сказал, что он ваша собственность, ваш раб, вот и прекрасно! Пусть и ведёт себя, как раб! А мне пусть на глаза не попадается!
Александр Борисович почти прокричал последние слова и вскочил на ноги.
— Надеюсь, мы поняли друг друга! А теперь я ухожу!
Он решительно направился к выходу, даже не взглянув на своего уже бывшего любовника.
Профессор молча проводил своего коллегу и вернулся в кабинет. Мужчина встал напротив Антона и угрожающе навис над ним.
— Раб своим телом не владеет! Ты играл с огнём, мой мальчик!
Тоша весь горел и дрожал от страха и стыдливого возбуждения!
Ему хотелось немедленно упасть перед этим мужчиной на колени и сосать его член без остановки. Ему хотелось чувствовать мужские руки на себе и в себе! И чем холоднее вёл себя граф, тем сильнее наливались его яйца и распирало член.
Он очень хотел угодить Учителю, но понимал, что так же он хочет кончить и получить удовольствие для себя, а не только доставить его своему партнёру.
Он запретил себе думать об этом и покорно ждал боли и унижений — это было бы доказательством, что он нужен.
Потому что наказание — тоже форма любви.
И если граф накажет его, то ещё не всё кончено.
— Учитель! Господин! Я виноват! Накажите меня!
Евгений Анатольевич насмешливо смотрел на юное создание.
