Рука скользнула между её ног. Пальцы нашли клитор, потом вход во влагалище — мокрое, жаркое, готовое. Я провёл большим пальцем по складкам, вызывая у неё стон. Она выгнулась мне навстречу.
— Я хочу тебя, — прошептала она. — Всего.
Я медленно направил головку члена к её входу. Почувствовал, как она судорожно вдохнула. Как мышцы сжались ожидая. И тогда я начал входить. Медленно. Миллиметр за миллиметром. Она была тугой, но не слишком — жизнь, дети, годы сделали своё дело. Но для меня это было впервые. Впервые внутри своей матери. Впервые так близко к запрету. Она закрыла глаза. Выдохнула. Я остановился, не до конца войдя.
— Больно? — спросил я.
— Нет... — прошептала она. — Только... сильно.
Я поцеловал её снова. В губы. В лоб. В веки.
— Я не буду торопиться, — сказал я. — Обещаю.
И начал двигаться. Я двигался в ней так, как будто входил впервые — не только в женщину, но и в новую реальность. Каждый толчок был осторожным, почти болезненно мягким. Я хотел, чтобы она чувствовала меня целиком: каждый миллиметр, каждую секунду, каждый вздох. Её внутренние мышцы обхватывали мой член плотно, но плавно — словно приспосабливались к моему размеру, к моей форме, к моему существованию внутри неё.
Она лежала подо мной, держа глаза закрытыми, лицо расслабленное, но немного напряжённое от осознания момента. Пальцы одной руки впились мне в плечо, другой — скользнули по шее, затем по затылку, как будто хотели удержать меня рядом, даже если бы я попытался уйти.
— Не останавливайся... — прошептала она, когда я замер глубоко внутри. — Просто... продолжай.
Я поцеловал её в щеку. В уголок губ. Потом в шею — там, где билось слабое сердце. Она чуть выгнулась мне навстречу, принимая меня ещё глубже. Её бёдра начали двигаться самопроизвольно, повторяя ритм, который я задавал. Каждый следующий толчок был чуть увереннее. Медленный, но полный. Не спешащий к оргазму, а наслаждающийся моментом.
Её грудь при каждом движении мягко покачивалась, соски терлись о мою грудь. Я опустил голову и взял один из них в рот — снова, как тогда, до этого первого входа. Она вздрогнула. Затем зажмурилась, и я услышал, как она тихо застонала — не громко, почти шёпотом, но именно так, как делают женщины, когда им действительно хорошо.
— Ты такой... внимательный, — произнесла она между вздохами. — Как будто хочешь запомнить всё.
— Хочу, — сказал я хрипло. — Каждое мгновение.
Она провела рукой по моей спине, потом остановилась на ягодицах, чуть сжав их, давая понять, что хочет большего. Но я не ускорился. Продолжал в том же темпе — почти издевательски медленном.
— Обними меня, — попросила она.
И я обнял продолжая. Каждый толчок будто был последним, но не заканчивался. Её дыхание стало глубже, прерывистее, как будто она пыталась удерживать контроль над телом, которое уже давно отказалось слушаться разума. Она обхватила меня ногами чуть крепче, бёдра начали двигаться самопроизвольно — в такт со мной, или даже впереди, требуя большего.
— Ты чувствуешь? — прошептала она, запуская пальцы мне в волосы.
— Да, — ответил я, голос хриплый, почти шёпотом. — Я чувствую тебя. Всю.
Она улыбнулась уголками губ, глаза по-прежнему закрыты, лицо расслабленное, но немного страдальческое — будто переживала не только плоть, но и воспоминания.
— Не сдерживайся, — добавила она. — Я хочу знать, что ты внутри меня... по-настоящему.
Я замялся. Хотел сказать что-то, но не смог. Только поцеловал её — долгим, глубоким поцелуем, в котором больше не было места словам. Только язык, зубы, губы. Только мы. И тогда я позволил себе ускориться. Не резко. Не жестко. Просто чуть увереннее. Как будто я тоже больше не хотел притворяться, что это можно остановить.
Каждый толчок теперь был глубже. Полный. Плотный. Мои ягодицы сжимались, ударяясь о её тело, член входил до самого основания, вызывая у мамы короткие, частые вздохи. Она начала стонать — тише, чем раньше, почти в себя, но каждый звук отзывался во мне как прикосновение.
— Сашенька... — прошептала мама, прижавшись лбом к моему. — Я снова... я чувствую...
Она не договорила. Но я понял. Её внутренние мышцы начали сжиматься, ритмично, как волны, которые накатывают одна за другой. Она кончала. Тихо. Глубоко. Сильно. И только тогда я позволил себе потерять контроль.
Ритм стал быстрее. Неглубокие, но частые толчки. Мышцы живота напряглись, я почувствовал, как семенная жидкость подступает изнутри, собирается в головке, готовая вырваться. Я задержал дыхание. Зажмурился. Почувствовал, как она ласково провела рукой по моей спине, как будто говоря: «Давай. Это для нас».
И я кончил. Горячо. Глубоко. Медленно. Струя за струёй, я лился в неё, как будто отдавал что-то важное — не только семя, но и часть себя. Часть сына. Часть мужчины. Часть того, кто больше не сможет вернуться к тому, кем был. Мы остались лежать так — сплетённые, потные, тяжело дышащие. Я не выходил из неё. Она не просила этого делать.
— Ты в порядке? — спросила она через минуту, проводя пальцами по моей щеке.
— Не знаю, — сказал я честно. — Но я не жалею.
Она улыбнулась. Грустно. Ласково. Как будто знала, что после этого ничего уже не будет прежним...
