— Так лучше, — прошептал Ледрис, проводя ладонью по её позвоночнику, будто проверяя гибкость.
Сейлин не сопротивлялась. Пальцы впились в мех, а бёдра приподнялись навстречу, стыдливо обнажая розовое сверкание между ног.
— Да! — Сейлин вскрикнула, её таз потянулся назад, жадно принимая каждый сантиметр.
— Ещё! Ещё!.. — голос сорвался на стон. — Сильнее, Ледрис, клянусь Илтаром – пожалуйста, рви меня!
Он послушался. Каждый толчок отбрасывал Сейлин вперёд, грудь тёрлась о шкуру и соски затвердевали от трения.
Ледрис наклонился, его губы коснулись её уха:
— Кричи громче. Пусть твой сын запомнит, как его святая мать умоляет о большем. И тогда она завопила – уже не молитву, а потерянный, хриплый стон, когда он вошел до упора.
Темнота храма дрожала в такт тяжелому дыханию, перемешанному с влажными хлопками плоти о плоть. Сейлин, стоя на коленях, чувствовала, как её собственное тело предает её с каждым движением Ледриса. Её пальцы цеплялись за мех, будто пытаясь найти опору в этом море стыда и наслаждения.
Ледрис входил в неё с методичной жестокостью, каждое движение было продуманным, как удар меча. Бёдра бились о её ягодицы, заставляя грудь раскачиваться перед глазами Эларина — тяжелые, бледные груди, соски налитые темно-розовым, будто две спелые ягоды, готовые лопнуть от прикосновения.
Сейлин пыталась устоять.
«Боги, он чувствует каждую складку... каждую дрожь…» — Её мысли путались, стыд смешивался с чем-то горячим, пульсирующим внизу живота.
Ритм ускорялся.
Теперь грудь матери Эларина раскачивалась в такт, соски чертили по воздуху невидимые круги, кожа на животе напрягалась с каждым вхождением Ледриса.
Она вскрикивала при особенно резких толчках, но бедра сами поднимались навстречу. Он — рычал ей в ухо, зубы сжимали мочку, когда чувствовал, как её внутренности сжимают его. И над всем этим были глаза Эларина, широкие и тёмные, впитывающие каждый стон и каждый вздрагивающий мускул.
«Он видит... он всё видит... — последняя связная мысль Сейлин, прежде чем волны удовольствия размыли всё, оставив только животную потребность двигаться, тереться, кончить.
Ладонь Ледриса плавно скользнула по бедру Сейлин, ощущая дрожь под кожей, прежде чем со всей силой обрушиться на округлость ягодиц. Звонкий шлепок разнёсся по залу, заставив жрецов переглянуться. Кожа Сейлин мгновенно вспыхнула алым, но уже через мгновение побелела, оставив после себя лишь тлеющее тепло.
— Считай, — прошептал он, вонзаясь в неё снова, заставляя тело податься вперёд. — Каждый удар — шаг к твоему новому сыну. Воину.
Мышцы ягодиц напрягались перед каждым ударом, кожа покрывалась мурашками, но стоило его ладони обрушиться вновь — и плоть предательски расслаблялась, принимая боль, превращая её в нечто большее.
— Два…! — вырвалось у неё, когда второй удар совпал с толчком его бёдер. Её ногти уже вырывали клочья меха. Тело взбунтовалось — грудь прижалась к холодной шкуре, но таз, предательский таз, сам потянулся навстречу следующему удару.
Ледрис усмехнулся.
— Твое тело понимает лучше тебя, — сказал он, шлёпая снова, наблюдая, как алый отпечаток его пальцев медленно проявляется на коже. — Оно знает, для чего создано.
Третий удар заставил её вскрикнуть, но крик перешёл в стон. Колени Сейлин разъехались шире, предательски открывая взорам всю её срамную дрожь.
— Четыре…! — её голос сорвался, когда очередной шлепок совпал с точным ударом в самую глубину. Губы сами раскрылись, выпуская нить слюны, капнувшую на мех оленя. Она видела, как Эларин смотрит на это, видела, как его глаза расширяются при виде каждого её унижения.
Ледрис не давал передышки. Его рука опускалась снова и снова, превращая её кожу в живую палитру — от бледного к розовому, к алому. С каждым ударом её тело отвечало всё сильнее — мышцы сжимались, влага прибывала, дыхание срывалось. Она ненавидела это. Ненавидела его. Ненавидела себя за то, как её голос выл, когда пятый удар совпал с её невольной разрядкой.
— П-пять... — простонала она. Её тело обмякло, но Ледрис не остановился. Его пальцы впились в её бока, удерживая на месте, и он продолжал бить —теперь уже не шлепки, а ровные, методичные удары, заставляющие её переживать оргазм снова и снова.
— Эларин! Смотри! — хрипел Ледрис, вгоняя в Сейлин себя. —Вот что скрывается под платьем матери. Вот что ждёт тебя в мире мужчин.
Сейлин больше не могла сопротивляться. Её тело стало податливым, принимающим каждый удар, каждый толчок, каждое унижение. Когда финальный шлепок обрушился на уже горящую кожу, она лишь беззвучно пошевелила губами, чувствуя, как семя Ледриса заполняет её.
— Прими... всё... — его голос сорвался на хрип, когда он до предела наполнял её семенем, горячим и густым.
Жрецы подошли молча. Старший опустился на колени, его серебряная маска отражала их сплетенные тела. Он провел пальцем по внутренней стороне бедра Сейлин, собирая смесь её соков и семени Ледриса, и перенёс в небольшую медную чашу.
Второй жрец взял сосуд и отнёс его к алтарю, поставив рядом с кинжалом. Всё ещё связанный поясом, Эларин почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Он знал – эту чашу ему предстоит опустошить до дна. Ведь только так непроснувшийся феникс обретёт силу.
Ледрис наконец выскользнул из Сейлин, оставив ощущение пустоты. Сейлин медленно приподнялась. Она посмотрела на Эларина.
— Теперь... ты мужчина, — сказала она без стыда и сожаления. В голос звучала лишь усталость. И правда.
***
Жрецы расступились, их серебряные маски склонились в молчаливом согласии.
— Подойди, — разрешил старший, указывая на ложе, где еще теплилось тепло тел. — Ляг рядом с той, что дала тебе жизнь.
Эларин шагнул вперед. Его ноги, еще дрожащие от пережитого, несли его к матери, к Сейлин, чьё тело, блестящее от пота и семени, все ещё трепетало от недавних судорог.
Он опустился рядом, осторожно, как будто боялся раздавить хрупкую птицу.
Сейлин заговорила не сразу.
— Ты… видел, — наконец прошептала она. Не вопрос. Констатация.
Эларин кивнул.
— Я видел. Как ты… — Он замолчал, не зная, как назвать это – борьбу? Позор? Жертву?
— Как я выжила, — закончила за него Сейлин. Её рука нашла его – не для утешения, а для подтверждения. Крепко сжала его пальцы, показывая, что они оба ещё здесь, что ничто не сломлено.
— Он… Ледрис…
— Он сделал то, что должен был, — перебила она. Глаза её горели, но не слезами, а чем-то более древним – яростью, которая теперь жила и в нём. — А ты? Что ты почувствовал?
Эларин закрыл глаза, вспоминая – её стоны, её взгляд, её тело, принимающее и сопротивляющееся одновременно.
— Что я… хотел убить его, — признался он. — И…
— И?
— И что ты – сильнее, чем я думал.
Сейлин рассмеялась – без радости, но и без горечи.
— Вот и весь урок, — сказала она, отпуская его руку. — Теперь ты знаешь. Даже когда ломают – можно не сломаться.
Жрецы зашевелились, давая знак, что время вышло.
Сейлин поднялась первой, её тело, измученное, все еще было прекрасно – как закат после бури.
— Иди, — сказала она сыну. — Чаша тебя ждёт. А мне… мне нужно омыться.
Эларин не сразу отпустил её взгляд.
— Спасибо, — прошептал он. Не за урок. Не за силу. Просто за то, что она была там, когда это закончилось.
